Название: «Конфетка»
Автор: Снусмумрик
Бета: _ciella_
Пейринг: Влад/Дима, Даня/Дима
Жанр: romance, angst, fluff
Рейтинг: NC-17 (графика)
Размер: макси
Статус: в процессе
Предупреждения: нецензурная лексика, AU, OOC
читать дальше42.
Ужин, как не постеснялся заявить Дима Владу, был просто великолепным. Превосходная паста, аппетитная курица с золотистой корочкой и не менее вкусный салат, названия которого он не знал, с трудом поместились в изголодавшемся желудке, видавшем за сегодня только чай. Соколовский просто умопомрачительно готовил - Бикбаев не мог этого не признать. Влад вообще открылся сегодня для него с совершенно незнакомой стороны – тёплый, спокойный, как море в штиль. Но тем не менее он так же шутил, сверкал остроумием и был тоже собой.
А ещё Диму поразила обстановка в квартире, особенно спальня, где они, собственно, сейчас и сидели, устроившись на подушках около низенького столика. Преобладают белый и пастельный тона, с редкими яркими вкраплениями вроде зелёного бра на стене и точно такого же цвета люстры и ночнике у кровати. Белый ворс ковра мягко стелился под ногами, приятно щекоча голые пятки, а спина упиралась на такое же белоснежное кресло, видимо, очень удобное. А вот раскиданные, где только можно, мягкие игрушки просто повергли Бикбаева в шок.
-Подарки от поклонниц, - пояснил Влад, улыбаясь. - В своё время я исколесил пол-России вместе с одним танцевальным шоу. Это было золотое время…
Вторая комната, в которую Дима не смог не заглянуть, служила, очевидно, гостиной. Она была логическим продолжением белых кухни и спальни – в ней также преобладали светлые оттенки, но обои с огромными ярко-красными маками выделяли её среди всех остальных комнат. Здесь также были раскиданы плюшевые звери – на спинке дивана, креслах, возле относительно небольшого плазменного телевизора и даже на колонках музыкального центра. И кожу ног приятно согревал такой же мягкий ворс ковра, теперь уже светло-красного. Во всём интерьере никак не угадывался тот Влад, которого Дима знал ранее – циничный, холодный и «идущий по головам». Похоже, Игорь был прав в своих умозаключениях.
-Ну, что, не передумал ещё перекинуться со мной в «дурака»? – Соколовский вырвал Бикбаева из глубоких мыслей. – Правда, как геймер я – ноль полнейший, но, может, как-нибудь удастся выкрутиться.
-Не передумал, - улыбнулся Дима, отщипывая маленькую виноградинку. В животе ощущалась приятная заполненность, и не привычными магазинными пельменями, а вкуснейшей едой. – Я сам не ахти какой игрок, но тоже постараюсь выиграть.
Тарелки были беспощадно сдвинуты на самый край, а их место заняли пластиковые карты. Новые, они даже были сложены в колоду по порядку – а раз они не используются, что они вообще делают в этом доме? Но времени думать о пустяках не было, поскольку его ожидали сданные шесть карт. Шестёрка, девятка, валет, дама и два козыря. Для начала неплохо.
-У меня семь, - Соколовский «засветил» наименьший козырь, делая первый ход. – Сдавайся.
-Только не в начале игры, - Бикбаев отразил загоревшуюся на его губах улыбку и отбил. – К тому же, сдаваться будешь ты.
-Я никогда в этой жизни ещё никому не сдавался. И ты – не исключение.
Ход за ходом, начинающий с каждой секундой разыгрываться не на шутку азарт, хлопок одной карты рубашкой о другую и громкий возглас победителя.
-И две шестёрки на погоны! – захихикал Влад, опрокидывая в себя очередной стакан апельсинового сока. – Я ещё на что-то гожусь.
-Ладно, задавай свой вопрос, - улыбнулся Дима, привычно за этот вечер строя глазки. Наверняка спросит о чём-то пошлом. Но нет.
-Не жалеешь, что связался со мной? – сумасшедший контраст между игриво горящими ярко-синими глазами и серьёзным голосом. Соколовский будто задержал дыхание, ожидая ответа.
-Нет, - таким же серьёзным тоном вторил ему Бикбаев, закусывая губу. – Я благодарен тебе. За всё.
-Я убил в тебе наивного мальчика, Дим, - Влад не спускал с собеседника пристального взгляда. Сам он иногда жалел, что вторгся в жизнь этого невинного существа, в корне изменив его. Дима стал твёрже, это да, но твёрдость держалась в нём на подмостках зарождающегося цинизма. – А ещё я лишил тебя гордости. По идее ты должен меня ненавидеть.
-Ты снял с меня розовые очки, Влад, - парировал Бикбаев, прикусывая на языке готовую сорваться фразу. «Я должен тебя ненавидеть, но люблю. Вот такой парадокс». – И за это я тебе очень признателен.
-Зачем ты вообще приехал в Москву? Я понимаю, ты талантлив, приехал покорять столицу своими незаурядными актёрскими способностями, но всё-таки? Дело только в этом?
-Нет, - тяжело вздохнул Дима, теребя шрамик на губе – вечное воспоминание о том, из-за кого он здесь, за тысячи километров от дома. – Я был совсем маленьким, когда мама с папой развелись. Я не знаю причин, просто папы в моей жизни больше не стало. Зато появился отчим – мне тогда шесть исполнилось. Сначала я был ему рад – наконец-то я обрёл «отца». Я даже был готов называть его папой, но тут объявился биологический отец. Заявил на меня свои права, извинялся, раскаивался… В общем, я был готов уехать с ним в Питер, где он тогда жил, но мама, естественно, не разрешила, прогнав отца куда подальше. Масла в огонь отчим подлил, ещё и ударив его на моих глазах. И я его возненавидел тогда, веришь? Конечно, при маме я не подавал виду, она же не виновата в том, что любит этого человека… Сердцу не прикажешь. Потом родился Ник – Никита, мой сводный брат. Мама буквально порхала около него, отчим тоже был счастлив, что у него появился родной сын, и я стал чувствовать себя лишним в семье. Записался в местный театральный кружок во Дворце культуры и пропадал там всё свободное от учёбы время, а затем ещё на вокал начал ходить. Делал какие-то успехи вроде (так говорили преподаватели), но ни мать, ни тем более отчим на концерты приходить не удосуживались. Зато мама вся горела счастьем, когда меня хвалили учителя на родительских собраниях, ну или просто на улице, - Бикбаев усмехнулся, смачивая пересохшее горло глотком кисловатого сока. Свежевыжатый, однозначно. – Так что не скажу, что моё детство было счастливым. Единственным утешением было творчество и маленький братик – с ним были с самого его рождения очень близки. А потом, в подростковом возрасте, я влюбился в девочку – Настю, она пела в нашем вокальном кружке. Нас как-то поставили в дуэт, и мы с ней выиграли городской конкурс. Совместные репетиции, постановки, потом ещё две главные роли в школьном спектакле… Ну а потом робкие поцелуи, конфеты, букеты и всё такое прочее. Её родители очень «прессовали», боялись даже на пять минут выпустить, поэтому приходилось скрываться. Сладости, которые я ей дарил, мы съедали вместе тут же, а цветы она отдавала подругам. Потом был одиннадцатый класс, море возможностей, желание стать известными артистами… В общем, мы решили ехать покорять столицу. Только ни её родители, ни мои нам не позволили. Настя была настроена серьёзно – вплоть до побега, я же не мог похвастать такой решительностью. И, наверное, гнил бы сейчас над унылой работой юриста – такую перспективу видели мама с отчимом – если бы не случай. Как-то мама уехала на пару дней по работе, а Ник гулял во дворе. Я пришёл домой из школы – сдал выпускной экзамен по математике. Только не на «пять», а на «четвёрку», похерив тем самым золотую медаль. Отчим очень разозлился, кричал, что, мол, с такими успехами мне на юрфак не поступить… И я выпалил, что всё равно поеду в Москву, хотят они того с мамой или нет. Он тогда меня сильно избил, что я потерял сознание… Это всё видел десятилетний Никита, так невовремя вернувшийся с улицы. Этот шрам, - Дима приставил палец к нижней губе, - результат того, что тогда случилось. Маме же сказали, что это дело рук хулиганов, пытавшихся отнять у меня деньги и телефон. Мы все молчали ради мамы, но тогда я уже знал, что, как выйду с больницы, дома больше не останусь. Ник помог мне снять с моей карточки деньги (достались от внезапно умершего отца в наследство), принёс все необходимые документы и даже купил билеты на самолёт – мне и Насте. Я оставил записку прямо на больничной койке, что больше так не могу и уезжаю. Так мы и оказались в Москве…
Влад слушал рассказчика очень внимательно, боясь малейшим жестом или вздохом прервать его. Многое в жизни Димы объясняло его страхи, склонность к рефлексии и затравленные глаза, которые он помнил с момента их первой встречи. И теперь хотелось крепко обнять его, извиняясь за невольно причинённую боль от воспоминаний. Но было видно – Бикбаев давно ни с кем не делился сокровенным, и теперь слова просто лились из него, спеша быть услышанными.
-А как же мама? Неужели она так ничего и не поняла?..
-Наверное, нет. Она редко интересовалась моими проблемами, кроме как «что получил в школе?» и «кушал ли ты сегодня?» - вся материнская ласка и забота адресовалась Нику. Но ты знаешь, когда наш самолёт совершил посадку в Домодедово, первой моей мыслью было позвонить маме. И я нашёл таксофон, набрал наш домашний, но… На меня обрушились лишь упрёки и заверенья, что я ничего не добьюсь и всё равно вернусь домой. Больше за все эти шесть с половиной лет моего пребывания в столице я ей не звонил. Теперь ты понимаешь, почему я попросил о псевдониме? Мне интересно… узнают они меня, или нет. И я бы многое отдал за то, чтобы посмотреть на их лица во время просмотра фильма… Но… увы, этому не суждено будет сбыться. Единственное, о чём я жалею, - что вместе с равнодушной матерью я потерял брата. Но… переживу. Не зря же я – «гора», «великий, могущественный камень» - это означает моя вторая «фамилия». Так переводится «Берг» с немецкого… Я сильный, и я справлюсь.
-А как же Настя? Вы долго пробыли вместе?
-До этого марта, - Дима усмехнулся, выбрасывая из головы вставший образ красивой блондинки с серыми глазами и ярко накрашенными губами. – Мы вместе преодолели многое… Сначала все ноги оббили в поисках подходящей съёмной квартиры недалеко от метро, потом поступление… Я прошёл на актёрский, а она – нет. Пошла работать официанткой, вскоре к ней присоединился и я. Правда, ей потом предложили должность администратора в одном из заведений общепита, а я так и остался подносы разносить по ночам, умудряясь на следующий день не засыпать на лекциях. Сложно было, едва сводили концы с концами - оплатив квартиру, с натяжкой на еду хватало, а ещё нужно было что-то из шмотья прикупить, а Настя – из семьи небедной, и любила красиво одеваться… Но потом как-то мне нереально подфартило: на показе курсовых проектов присутствовал Проханов. Так я и стал «лунатиком» в начале третьего курса. Завелись деньги, Настя наконец поступила, хоть и пришлось дать взятку. Я окончил ГИТИС с красным дипломом, только, кажется, жизни начал радоваться… и театр лишился своих основных спонсоров. Кое-какое финансирование, конечно, было, но его катастрофически не хватало даже на зарплату актёрам и работникам театра. Многие поуходили, естественно, ни о каких спектаклях без исполнителей ролей речи быть не могло. В общем, так я остался безработным. Настя поддерживала, как могла, уговаривала меня не сдаваться и пробоваться в другие театры, на кастинги ходить. Но… нигде мальчик без денег и связей не был нужен. Тем временем мою Настю заприметили в универе (она с детства просто превосходно танцевала) и позвали в какой-то коллектив на подтанцовку. Там она до неузнаваемости изменилась, стала требовать от меня золотые горы и всё такое… А я в то время в кафешке снова официантом на жизнь зарабатывал. В общем, она нашла себе богатенького «папика» и ушла от меня, обозвав ничтожеством и неудачником. Я и сам себя тогда таким ощущал. Тогда я впервые пожалел, что приехал в Москву – всё-таки быть юристом в маленьком городке, заручившись поддержкой отчима (он тоже юрист - нотариус, и у него своя контора), было бы стабильнее, и я бы жил, ни в чём себе не отказывая. Уже даже почти решился вернуться домой… Признаться, что был не прав, что поверил в сказку, сказать, что очень каюсь и чувствую свою вину перед ними… В конце концов, это была бы ещё одна роль Дмитрия Берга. И тут в моей жизни появился ты. Сначала я был против – и ты должен меня понять. Я никогда никому не продавался, считая себя очень гордым и самодостаточным, чтобы добиться всего самому. Но тот дурацкий случай в кафе… обломал мои крылья. Да и какая разница, перед кем унижаться – перед тобой или перед отчимом, а перед тобой даже не так стыдно… А ты ещё говоришь, что убил во мне наивного мальчика. Рано или поздно со мной бы всё равно это сделали, так лучше сразу и не так болезненно. Тем более с такой дозой удовольствия… - Бикбаев ловко стрельнул глазами, строя глазки Владу. В горле пересохло от долгого рассказа, и он взял аппетитное с красным бочком яблоко, откусывая сразу немаленький кусок. Спустя секунду к растерзанию кисло-сладкого фрукта присоединились и зубки Соколовского, откусывая с другой стороны и придерживая яблоко подбородком. Интересная игра – держать исключительно зубами и всеми возможными частями лица (пальцы уже оказались переплетёнными с пальцами Влада), стараясь не уронить. Но всё же, когда Дима попытался побольше откусить, яблоко выпало и покатилось куда-то под стол.
-Новое возьмём, - весело засмеялся Соколовский, смотря на парня напротив как-то… ласково, что ли? Так смотрят на тех, кого пускай не любят, но считают больше, чем другом, точно.
Но Бикбаев в ответ только фыркнул, закатив глаза.
-А это так и будет на полу валяться? С твоими буржуйскими белыми коврами я невольно сочувствую твоей домработнице, которой приходится всё это убирать, - он наклонился, не отрывая ног от подушки, и, словно кошка, прогнулся в спине, пытаясь достать упавшее яблоко. Выгнулся дугой под немыслимым углом и улыбнулся, выудив заветный огрызок.
-А ты гибкий, - Влад с восхищением залюбовался на Димину грацию пантеры, не удержавшись, чтобы не погладить выпирающую на бедре косточку. И с каких вообще пор Бикбаев стал носить такие откровенно блядские джинсы?.. И когда он успел переодеться?
-Забыл сказать, я ещё гимнастикой в детстве занимался немного, - пожал плечами Бикбаев, усаживаясь снова на подушке. – А во времена учёбы в ГИТИСе – немного стрип-пластикой, - слегка прикусить губу, посылая Соколовскому томный взгляд. Где-то внутри просыпалось желание, и он еле сдерживал свои порывы усесться Владу на коленки. – Правда, немного, буквально пару месяцев… Но всё до сих пор очень хорошо помню.
-Ну, я уже понял, что ты просто идеальный любовник, - улыбнулся тот, отщипывая от грозди маленькую виноградинку. – Хотя это слово не очень уместно, я вообще стараюсь его избегать в своём лексиконе, - пальцы покрутили ягодку и ласково, мягко сунули в рот Диме, не преминув возможности погладить пухлые губы.
-Почему? – Бикбаев с причмоком принял виноградину в рот, немного юркнув кончиком языка вдоль подушечек пальцев. Сладко…
-В виду корня этого самого слова, - пожал плечами Влад, продолжая кормить парня и придвинув свою подушку поближе к нему. – Любовник – это тот, с кем у тебя любовь. А таких людей в моей жизни ещё не встречалось… Так что сексуальный партнёр, и только.
-И никогда не возникало желание по-настоящему полюбить? Ну, или хотя бы влюбиться ненадолго? – Дима аж губы сомкнул, переставая есть. Когда ещё выдастся такая уникальная возможность поговорить с ним на такую личную тему? Они, не стесняясь, обсуждали тему секса, но вот о любви говорить боялись.
-Любовь никогда не придёт, если я её захочу, - усмехнулся Соколовский, отправляя отвергнутую Бикбаевым ягоду себе в рот. – Её Величество пожалует ко мне лишь тогда, когда сама пожелает этого. Пожалует-пожелает, блин, - качнул головой он в ответ на получившийся каламбур. – Да и не факт, что я заслужил эту самую любовь… Она вряд ли придёт к тому, кто в неё не верит, а если и придёт – то для того лишь, чтобы уничтожить и отомстить.
Бикбаев привычно закусил шрам на губе, крепче сжимая в руках стакан с соком. Бедный мальчик, его циничная маска настолько приросла к душе, что отодрать её, не оставив рубцов, не получится. Но рано хоронить себя – со временем глубочайшие раны затягиваются.
-Любовь приходит для того, чтобы излечить душу, Влад, - грустно улыбнулся он, шмыгая носом. Хотя… не в случае самого Димы. – И это любовь-лекарство. Правда, она не такая прочная, как хотелось бы: едва исцелив «пациента», она растворяется, готовя ложе для другой любви, настоящей. И эта любовь-болезнь, любовь-одержимость, любовь-сумасшествие. Когда жить не можешь без любимого человека, когда нуждаешься в нём, как в глотке воздуха и капле воды, когда тихо умираешь без него… Раньше я не понимал этого, едва ли не проклиная Настю за её измену и предательство. Но сейчас… благодарен ей. За то, что вылечила меня в тот момент, когда я уже готов был разочароваться в жизни, в любви. Когда слушал, как она разговаривает со своими родными, которые всё же простили ей этот тайный побег, в надежде, что мама или брат спрашивали про меня, просили их узнать мой номер или ещё что-нибудь в этом роде… И в моменты наибольшего отчаяния она была рядом.
-Ты любил, Дим, - Соколовский внимательно слушал собеседника, мрачнея с каждым словом. Сердце натужно сжималось, а он с силой заставлял его заткнуться. – Любил ведь?
-Любил, - Бикбаев повёл плечами, словно стягивая с себя невидимое покрывало воспоминаний. – Настю. И сейчас люблю… тоже.
И Дима утопил последнюю каплю прошлого в остатках апельсинового сока, не видя, как судорожно пальцы Влада сжали салфетку, разрывая её на части. Ему было и невдомёк, как на самом деле понял тот его последнюю реплику. И что «сейчас люблю» адресовалось абсолютно не давно забытой Насте…
43.
Соколовский стоял, оперевшись на раковину в ванной, и смотрел на своё отражение в зеркале. Пустые глаза, сжатые в тонкую полоску губы, пальцы, сверкающие белыми костяшками… Что это? Ревность? Злость? Обида? Или всё вместе взятое? Как он только может спустя столько времени думать о ней? Хотя сам виноват, что спросил, растормошил прошлое, вытащил, будто клещами, полузабытые воспоминания. Да нет, Дима, небось, каждый день возвращается своими мыслями к той самой танцовщице Насте.
-Сука, - сквозь зубы процедил он, смывая с лица столь ненавистные ему эмоции. Куда проще быть циничной сволочью, холодным и пустым, закрывшись в своём мирке, словно в броне. А сейчас он напоминает черепашку без панциря, пытающуюся спасти своё мягкотелую тушку. Ну, уж нет. Хватит слабости…
В комнату он вернулся уже улыбчивым, лучезарным мальчишкой – всё же бездушная маска была откинута в сторону и сменена на детско-непосредственную. Присел обратно на подушку, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и слегка склонил голову, улыбаясь.
-Мы совсем забыли про игру, - кивнул он на раскиданные рубашкой вверх карты и сложил колоду, тщательно перетасовав. Только начал раздавать, но рука вдруг резко остановилась, остановленная нежными пальцами Бикбаева.
-Мы можем поговорить с тобой, и не задействуя всякие игры, - отразил он улыбку Влада и мягко отобрал карты, кинув их куда-то на кресло. – Я тебе фактически всю свою биографию выложил, теперь мне интересно узнать и о тебе.
-Спрашивай, - пожал плечами Соколовский, безвольно опуская руки вдоль тела и укладывая ладони себе на колени. – Вокруг моей персоны нередко ходят разные сплетни, и будет лучше, если я тебе расскажу всё сам, чем тебе поведают злые языки или ты решишь додумать что-либо. Я постараюсь ответить на все твои вопросы.
-Почему парни, Влад? – Дима и сам не заметил, как задал именно тот вопрос, который задавать не хотел. Почему? Да просто не решался.
Соколовский засмеялся, тут же теряя облик невинного ребёнка и вновь превращаясь в рассудительного, ироничного циника. Этот вопрос его позабавил.
-Это выгоднее и практичнее, Дима. Никаких тебе ПМС, «милый, не сегодня, а то у меня болит голова», «Владик, купи мне это розовенькое платьице» и так далее. А ещё противного вкуса помады на губах после поцелуя, - усмехнулся он, прижимаясь затылком к мягкому сидению кресла. – Нет, я был с девушками, если тебя это интересует, - Соколовский засмеялся, выпрямляясь. Нашёл время и место слабости свои демонстрировать. – А дебют состоялся в тринадцать лет. Правда, мне с парнями понравилось больше – в пятнадцать. Да и у меня свои счёты с женской расой как таковой. По крайней мере, добра я от них точно не видел.
-А как же мама? – на грани слышимости спросил Бикбаев, боясь даже вздохнуть. Боясь спугнуть. – Я слышал, она умерла… Прости, если тебе больно об этом говорить, - не отвечай.
-Больно, - Соколовский ухмыльнулся, резко твердея взглядом. Синие глаза превратились в иней. – Больно было раньше, в детстве. А сейчас… никак. Я не могу называть мамой женщину, которая меня лишь родила. А потом ещё и хотела заработать на мне.
-Она же тебе жизнь подарила… - рассеянно пробормотал Дима, смотря широко распахнутыми глазами на рассказчика. Пусть он тоже свою мать подарком не считал, но… любил же. И очень скучал.
-Я должен быть ей за это благодарен? – Влад сдвинул брови вверх. – Её за это достаточно отблагодарил папа, я считаю. Пусть цинично, но… Я не был запланированным ребёнком, о котором мечтали любящие друг друга мужчина и женщина. Двадцать лет назад папа сошёлся с Игорем, но вначале отношения у них, мягко говоря, не складывались. Они часто ругались, кричали, грозились расстаться навсегда… И после очередной такой ссоры отец развернулся и ушёл. Снял по пути одну девицу, трахнул её, уняв свою злость и выпустив себя, а вот про резинку в порыве гнева и страсти забыл, - Соколовский усмехнулся, пряча в глазах боль. Рассказ давался легко, без запинок, но вот в груди что-то клокотало. – А девочка не растерялась, когда узнала, что беременна, тут же к папе побежала с угрозой, что оставит ребёнка и подаст на него в суд на алименты. А если сильно выкаблучиваться будет, то и заяву в ментуру накатает за якобы изнасилование. Только вот отец сразу не повёлся – мало ли, сколько у шлюхи на трассе незащищённых партнёров было. Потребовал экспертизу на отцовство, хоть и это рискованная процедура во время беременности. А, узнав, что это его ребёнок, обрадовался несказанно. И Игорь тоже, мало того, что простил измену, так ещё и лично уговорил отца принять сына… И девица быстро приспособилась - начала шантажировать папу уже тем, что сделает аборт, избавится от меня. Он ей заплатил – много заплатил, лишь бы она не натворила глупостей. Деньги любого заманят, а большие деньги – так тем более. Когда я родился, отец дал ей ещё больше, лишь бы она не заявляла на меня никаких прав. Только вот официально материнских прав её никто не лишал, да и, собственно, оно и не нужно никому было. «Мамочка» свои money получила и на Канары укатила, прихватив с собой хахаля своего. А через пять лет деньги закончились… И она вспомнила, что у неё, оказывается, в России сын есть!
Бикбаев, старающийся ни одного слова не упустить из услышанного, поспешил налить ещё сока и протянуть его Владу, давая передышку и ему, и себе. Он мог многого ожидать, но такого… А он свою маму равнодушной считал…
Соколовский благодарно принял из рук Димы стакан и жадно прижался к оранжевому напитку, не обращая внимания на стекающие по подбородку капли. Горло пересохло, а голос всё больше напоминал старческий хрип.
-Она приехала, нашла отца, снова начала его шантажировать… - продолжил он, предварительно откашлявшись. В глазах уже не читалась та тоска, что горела в них минутой ранее. – Говорила, что отсудит меня, заберёт с собой и видеться разрешит только за определённую сумму. Папа ей не верил поначалу – на что, кроме шуточных угроз, способна заправская проститутка? Только вот ухажёр её на бандитизме собаку съел. Они забрали меня, когда я гулял у нас во дворе… - голос Влада снова дрогнул. – Увидел маленького беленького котёнка и пошёл за ним, забыв обо всём на свете. Знаешь, я тогда совсем крошечный был, пять лет всего, но помню всё так, будто это было совсем недавно. И глаза того мужика, чёрные, злые, я помню до сих пор… Он грубо кинул меня в машину, на заднее сидение, а впереди довольно смеялась ярко накрашенная блондинка с пирсингом в носу – её лицо тоже запечатлелось в моей памяти навсегда. Мне было очень страшно, и я плакал, а та стерва всё приговаривала, что она – моя «мама», и не сделает мне ничего плохого, если я буду вести себя хорошо. Что было дальше, я не знаю, помню только, как джип резко крутануло и сбросило в кювет, а я сильно ударился головой о сидение. Отделался сотрясением мозга и парой царапин. Вскоре меня вытащили папа с Игорем, а вот той парочке повезло меньше – они разбились насмерть. После этого случая меня и увезли в Америку – сменить обстановку, да и дедушка давно хотел меня увидеть. Он – учёный-народовед, изучал обычаи и традиции мелких народностей Союза, часто отстаивая их самобытность и, как минимум, автономию. Естественно, его объявили диссидентом, за ним следили КГБшники, цензура не пропускала в печать его книги… И в итоге в семидесятых он эмигрировал в Штаты, в Лос-Анджелес. И даже после окончания «совкового» правления его не оправдали, как многих его собратьев. И его научные достижения до сих пор в России не признаются почему-то… Ну, в общем, я не об этом. После случившегося я долго приходил в себя, по ночам меня мучили кошмары, в точности повторяя случившееся тогда и не давая возможности забыть об этом. К жизни меня возвращали лучшие «русско-американские» психологи, и в колледж я пошёл, в принципе, нормальным ребёнком. Единственное – машин боялся очень, а точнее, ездить в них. Я и во взрослой, так сказать, жизни долгое время опасался их… А ты мне говоришь после этого, что «мама подарила жизнь». Будет правильнее сказать, что она её продала. Только вот заигралась немного…
Дима, всё чаще забывавший дышать во время столь искреннего и устрашающего по своей сути рассказа, вплотную придвинулся к Владу, крепко обнимая его и смыкая пальцы в районе лопаток. Он и предположить не мог, что судьба бывает настолько жестока к пятилетнему ребёнку. И теперь совсем неудивительно, что он скрывается от боли за холодной маской, боясь снова впустить в свой мир негатив и страх. Сейчас он, как никогда, напоминал голубоглазого ангелочка, каким показался в самом начале их знакомства. И впервые проснулось желание его приласкать, успокоить, пожалеть, нежа в своих объятиях. Сцеловать горечь с полуопущенных уголков любимых губ, вырвать с корнем поселившуюся в душе боль, вытащить её наружу и на освободившееся место поселить любовь и радость. И Бикбаев даже опомниться не успел, как подчинился своему желанию, нежно лаская губы Соколовского и размыкая их. Язык ласково нырнул внутрь, погладил нёбо и доступную часть щеки, пухлые губы же с незыблемой нежностью изучали Владовы. Это был их первый настоящий поцелуй – не ради секса, не ради самоутверждения, а лишь во имя того, чтобы приголубить и утешить. Дима любил Влада губами – и получал ответ в виде его податливости, покорности и судорожно сцепившимися пальцами на хрупких Диминых плечах. Взрослый ребёнок – наконец-то он был собой…
-Прости, что вынудил тебя снова вспомнить всё это, - прошептал Бикбаев, разрывая поцелуй. На душе было гадко.
-Мне нужно было кому-то рассказать, - глаза Соколовского обрели непривычный лазурный оттенок и лихорадочно заблестели. – Я никому никогда не рассказывал об этом… А знаешь, и правда, стало легче, - вздохнул он, устраивая голову у Димы на плече. Кажется, впервые в жизни он чувствовал себя по-настоящему слабым и не стеснялся этого. Димка – очень добрый, умеющий сочувствовать и поддерживать, он поймёт. – Спасибо, что выслушал…
Бикбаев почти счастливо улыбнулся, утыкаясь носом в шелковистые, медового цвета волосы. Они пахли так приятно – оттенком ванили, и в них хотелось глубже зарываться, ощущая столь чудесный запах. Такой Влад заставлял сердце гулко стучать о рёбра, а душу – наполняться безудержным счастьем. Сегодня они стали намного ближе друг к другу, преодолев, как минимум, половину разделявшей их пропасти. И надежда с каждой секундой возгоралась всё ярче.
-Я рад, что стал первым твоим слушателем, - пальцы невольно легли на плечо, бездумно поглаживая и убаюкивая. – Мне можешь рассказывать всё, что угодно, я всегда тебя пойму и поддержу. И никогда не оттолкну.
-Ты спрашивал, почему парни? – Соколовский словно не слушал его, даже не пытаясь остановить рвущийся наружу поток речи. За столько времени молчания он обязан высказаться! – Так вот, если серьёзно… Во-первых, у меня с детства перед глазами был пример отцов. Да-да, именно так, потому что Игорь, хоть я и называю его по имени, стал моим крёстным, - по губам Влада скользнула невольная улыбка. – Я видел, что любовь не обязательно должна быть двуполой, а горящие блеском глаза папы и крёстного были мне очень дороги. И, знаешь, многие незнающие обвиняют их в том, что якобы бросили меня в детстве, сбагрив на плечи деду. Только вот они не бросали. Приезжали очень часто, на каникулах забирали с собой в Россию, чтобы не забывал родные корни… Я почти не испытывал нехватку родительской любви, потому что чувствовал её, даже несмотря на расстояния. Мне не претило то, что у меня нет матери – зато у меня были два самых лучших в мире отца. Во время отсутствия которых рядом был дедушка, которого я обожаю просто. Бабку свою я не знаю – она рано ушла от деда, так же посчитав его «неудачником», как и твоя Настя тебя. И вот – ещё две причины, почему к женщинам у меня врождённая неприязнь. Они – по своей природе меркантильные существа, держащиеся рядом с самцом только в его успешные времена. В этом не они виноваты даже, а природа, - Влад усмехнулся, сильнее приникая щекой к тёплому плечу. – Слабому полу свойственно по умолчанию быть рядом с сильным, а точнее – к самым сильным особям «сильного пола». Посмотри на животных – самцы силой доказывают своё право на самку. А у людей это в процессе эволюции немного преобразилось, но по сути своей осталось неизменным: теперь самка на своё усмотрение выбирает самого сильного самца. И, если ей показалось, что она ошиблась, идёт искать другого. А для мужчин характерно останавливать свой взгляд на более слабых особях – опять же в процессе эволюции они стали выбирать и среди своего же пола.
-И меня ты «выбрал», потому что я слабый? – Дима усмехнулся, но всё же не отстраняя Соколовского от себя. Всё просто, как дважды два.
-Нет, Дим, ты сильный… - вздохнул тот, словно чувствуя его напряжение и прижимаясь крепче. Не хватало ещё, чтобы мнительный Бикбаев обиделся, когда у них только начало что-то складываться. – Ты намного сильнее меня, например. Потому что я силён физически, а вот ты – душой. В тебе есть стержень, а во мне… их много, но ни один из них не принадлежит мне. Почему я «выбрал» тебя? Просто ты мне напомнил одного человека.
И дальше Влад продолжил свою пламенную речь, вытаскивая наружу так долго прятавшиеся в душе воспоминания. О которых он не решился рассказать самым близким людям – дедушке и «отцам»…
-В Америке мне, русскому мальчику, было непросто. Английский в свои-то шесть лет я знал совсем немного, в буквальном смысле алфавит и немного стандартных фраз вроде «How do you do?» или «My name is Vlad». Конечно, мне тут же наняли репетиторов, которые ходили попеременно с психологом, а ещё в Русском квартале существовала школа для русскоязычных детей с углубленным изучением английского хотя бы на разговорном уровне. И всё же через год я смог пойти в элитный колледж, но, разумеется, в силу понятных причин выдающимся учеником там не был. Я разговаривал с отчётливым акцентом, что нередко приводило к насмешкам моих одноклассников. И как-то в первом классе я даже подрался… - Соколовский невольно засмеялся, вспоминая свой внешний вид тогда. – Испачканная когда-то белая рубашка, порванные на колене брюки, взлохмаченные волосы, грязное лицо и разбитая губа… В общем, дедушка при виде меня чуть в обморок не упал, поил себя успокоительными каплями, представляешь? И как раз на выходные прилетел папа, он-то и показал мне пару приёмов самообороны. А потом даже записал в секцию бокса. И после этого капли пили мамы и папы посмевших поднять на меня руку пацанов. Первым я никогда в драку не лез, стараясь до последнего сдерживать свой пыл, но, если меня трогали, я просто свирепел. И тогда меня быстренько из бокса вытащили и записали на танцевальный кружок. Хореографии я отдался сполна, с душой – была возможность выплеснуть накопившуюся внутри печаль и злость, тоску и ярость. Ну а потом начался брейк-данс, и я просто с головой окунулся в танцы… Работали мы в парах – так появлялась возможность учиться поддержкам, прилагая к танцевальным па ещё и акробатические трюки. Так вот, моим напарником выдался Эрик Морган, белобрысый парень чуть старше меня, на полтора года всего. Он был мне больше, чем другом – мы проводили с ним всё свободное время, слушая треки Майкла Джексона и копируя его «лунную» походку, придумывая новые танцевальные па и вместе оттачивая свои умения в брейке. Собственно, он и стал моим первым парнем… в этом смысле. У Эрика и до меня были любовники, и все, кто как-то узнавал об этом, отворачивались от него. Разумеется, кроме меня. Я сам проявил желание переспать с ним, и это был единственный мой раз в роли пассива. Как это ни странно звучит – это был дружеский секс, ничего более. Если для кого-то секс – физическое проявление любви, то для нас это было физическое проявление дружбы. Только после этого Эрик, боясь причинять мне боль, сам лёг под меня, и с тех пор это было неизменным. А потом он влюбился… В девушку. Не скажу, что это не ударило по нашей дружбе, но всё-таки по большому счёту какая мне разница, с кем он, – лишь бы счастлив был. Между нами всякий секс прекратился, естественно. Но как-то его девчонка узнала о его давнишних предпочтениях (причём не со мной, как ни странно, а ещё более ранних) и стала инициаторшей их разрыва. Эрик очень переживал по этому поводу, забросил брейк, стал пить по-чёрному, даже попробовал наркоту… Я не знал, как вернуть друга, и все мои попытки образумить его заканчивались скандалами и криками. И как-то я не выдержал и сказал ему, что его Джейн уже с другим шуры-муры крутит, а про него забыла давным-давно. И это было моей роковой ошибкой, о которой я жалею до сих пор. Потому что после этого его нашли… повешенным, - лицо Влада исказила судорога боли, и Дима крепче прижал его к себе, пытаясь забрать хотя бы часть. – И рядом записка, что он никого не винит в случившемся. Вот только я себя виню… До сих пор… Я должен был ему помочь, вытащить из этого болота… - шею Бикбаева обожгло, и он отстранил от себя голову Соколовского, с ужасом смотря на стекающие по щекам слезинки. Влад… плачет. Его любимый, настоящий, такой искренний Владик… И Бикбаев прижал к себе как можно крепче содрогающееся в приступах плача тело, гладя по голове и безмолвно утешая. Просто своим присутствием и теплом. – Знаешь, как он меня называл? – когда, наконец, солёный поток слёз прекратился, продолжил тот. – Владиус… Ему почему-то с трудом давалось моё имя, и он часто неправильно его произносил. Хотя, казалось бы, что там сложного – Влад? А потом как-то мы с ним посмотрели один фильм-пародию про древних римлян-завоевателей. И вот одного из героев звали Владиус. И Эрику это понравилось, и с тех пор он звал меня только так, почему-то не испытывая трудностей в произношении…
Соколовский вскоре затих, выдавая своё присутствие в комнате лишь тихим шмыганьем носом. Его пальцы судорожно комкали хлопковую ткань рубашки, а голова покоилась на оказавшемся таким сильным плече. Он раньше и не знал, что Дима может быть таким тёплым – не страстно-горячим, как во время секса, а именно тёплым и уютным. Как солнышко.
-Знаешь, Дим, с тех пор я боюсь любви… И любых отношений в принципе… - тихо говорил он, прерывая водопад из слов лишь хлюпаньем носом. – А мне тогда всего пятнадцать было, когда это случилось… С половиной… Я увидел, что любовь – не как в сказках, со счастливым концом… Она может убивать. Мне пришлось закрыть сердце на замок, перебиваясь лишь мимолётным сексом со случайными партнёрами. А потом, после окончания колледжа, я вернулся в Москву – по большей степени оттого, что не мог находиться в городе, где случилась смерть моего «брата». Правда, снова столкнулся с языковыми проблемами. Дома с дедом, с отцами, разумеется, мы общались по-русски, но ведь это был не тот Russian, как здесь… И, как приехал, до конца не мог избавиться от обилия англо-американских словечек в речи. Даже сейчас проскакивает в словах, которые на инглише кажутся мне более яркими и точными. Хотел поступать на продюсерский, как папа, но он меня отговорил – попросил годик подождать, освоиться, в пусть родной, но не совсем знакомой стране. И за это время я успел многое попробовать – сняться в рекламе, а затем и в фильме под руководством Игоря. Мне нравился сам процесс, я тихо таял от того, что происходит – во время съёмок я мог любить, пусть и играя на самом деле… И тогда приоритеты сменились – захотелось стать режиссёром. И в ГИТИС на режиссёрский я поступил, вот на втором курсе сейчас, заочно. На дневное поступить не удалось, потому что меня позвали в танцевальное шоу, первое по своей сути в славянском мире. Я не смог отказаться – роль романтичного Грея просто пленила меня. Потом долго катался по России и ближнему зарубежью с гастролями, ужасно устал в результате… Слава и признание – это то, в чём я просто нуждался, но такой напряжённый график жизни выматывал. И я решил сделать передышку. Но полностью из светской тусовки не ушёл – стал помогать отцу с его «киношными» делами. Где-то помогала светлая юношеская улыбка, где-то приходилось быть жёстче, но в итоге благодаря мне папе удалось подписать множество важных контрактов и заполучить не одного талантливого актёра на съёмки. Да, с некоторыми из них я потом спал, некоторых просто соблазнял, но умел и от важных серьёзных взрослых дядечек добиться желаемого результата. Обольщение вперемешку с умением пригрозить – и так я подался в пиарщики. На самом деле, это круто. И как бы ты в тусовке, и в то же время вне её. А ещё в любое время я смогу вернуться – мне до сих пор поступают предложения сняться в большом кино. Только вот пока желания нет. И, знаешь, Игорь мне доверял при подборе актёров – многих из тех, кто играл в его картинах, привёл именно я. Но у меня всегда было негласное правило – никого не брать через постель, а обращать внимание исключительно на талант. И в первое время мне это удавалось. Пока я случайно в том сквере не увидел тебя… Боже, как же ты похож на Эрика, это просто непередаваемо. Только вот он был блондином, а ты тогда ещё – русоволосым. Сначала я даже подумал, что мне показалось – незадолго до того дня я навещал дедушку в Лос-Анджелесе и был на могиле друга. Ну, может, и галлюцинации на фоне пережитого тогда… Только вот наваждение не проходило, и было уже неприлично так пялиться на тебя – хоть ты, погружённый в свои мысли, этого и не видел. И я не нашёл ничего лучше, как подойти к тебе, придумать тот дурацкий повод с «сигаретой»… Только вот ты не курил – и уже этим ты отличался от Эрика. Вздох разочарования, но тут выясняется, что ты – актёр, и мне просто напрочь срывает крышу. И так же, как и ты, я сторонюсь своих принципов, предлагая тебе интим в обмен на роль. Но… я ни о чём не жалею, Дим. Во-первых, никто бы не смог сыграть эту роль лучше тебя, а во-вторых… В общем, неважно, - он грубо оборвал себя, резко отстраняясь от такого удобного плеча Димы. Хватит лирики.
-Нет, почему… Важно… - пролепетал Бикбаев, с сожалением провожая взглядом отлепляющуюся фигуру. Всё, Влад успокоился, а значит… Прикасаться к нему он больше не имеет права.
-Я боюсь подпустить, кого бы то ни было, слишком близко в свою жизнь до сих пор, - сухо сообщил тот, устраиваясь на своей подушке. – Потому что не хочу потом в отчаянии совать голову в петлю. Ты говоришь, любовь-лекарство? Только чаще вот она бывает в своей второй ипостаси – одержимости.
-Любая любовь – это прекрасно, - возразил Дима, опуская взгляд на узор на салфетке. – Просто иногда бывает, что она переселяется с сердца в мозг и сжимает его в тиски, вызывая сумасшествие и ужасные поступки… - он искренне надеялся, что Соколовский не поймёт тонкого намёка на своего друга, но вот, как всегда непредсказуемый, Влад перевёл тему разговора совершенно в другое русло.
-Ты думаешь, любовь живёт в сердце? – усмехнулся он, поднимая удивлённые глаза на собеседника. – Нет, она в мозгу и находится, если, конечно, существует. Мы любим кого-то до тех пор, пока помним его. Пока в памяти жив его образ. Как только этого человека не станет, нам некого будет любить. Так находятся силы пережить смерть близкого, потому что постепенно ты забываешь его, так же и вынести разрыв с любимым… Не зря слово «забыть» - синоним «разлюбить». Потому что мы любим мозгом. И памятью. Мы не можем любить того, кого не помним…
-Может быть, ты и прав, - Дима не стал спорить, боясь испортить и без того мрачное настроение Влада. Какая разница, чем любить – сердцем, мозгом, да хоть чем! – лишь бы эта любовь была искренняя. И всё же надежда на то, что Соколовский полюбит его, не угасала. – Скажи… ты тогда настоял, чтобы я перекрасился в блондина, из-за него, да? – вздохнул он, вспоминая своё первоначальное сопротивление изменению цвета волос. Красавцем себя Бикбаев никогда не считал, но всё же видел гармонию в сочетании русых прядей и зелёных глаз.
-Если только на чисто подсознательном уровне, - вздохнул Влад. – Вы похожи, но всё же очень разные. Практически во всём. У тебя очень красивый голос – чистый, звонкий, глубокий. А у него он был слегка прокуренный и хрипловатый. Но… в тебе я вижу тебя, а не его, если ты об этом.
Дима зевнул, не сразу успев прикрыть невольно открывающийся рот рукой. Всё-таки бессонная ночь плюс сумасшедший, наполненный событиями день и кишащий новыми открытиями вечер не прошли даром для уставшего организма. А Соколовский наверняка ожидает от него ещё одной страстной ночи…
-Похоже, утомил я тебя своим трёпом, - как-то странно ласково улыбнулся Влад, поднимаясь с пола и увлекая Бикбаева за собой. – Идём спать.
Кровать у Соколовского мягкая, удобная, с ортопедическим матрасом и шёлковым, нежным наощупь постельным. Какие-то до ужаса невзрачные, но очень милые мелкие цветочки. Дима не без удовольствия окунулся в морскую свежесть простыни и пододеяльника, носом зарываясь в подушку. Но его планы безжалостно нарушили, и уже спустя пару секунд его голова покоилась на сильном, но таком мягком и удобном плече Соколовского. Как всегда, от него пахло неизменным лаймом и жасмином. Любимый запах…
-Устраивайся поудобнее, - улыбнулся Влад, крепко прижимая Бикбаева к себе. И тот не преминул возможности крепко обнять его живот и уложить на нём руку.
-Надеюсь, я тебя не стесняю… - полусонно пробормотал Дима и прикрыл глаза.
В голове тут же возродился рой беспорядочных мыслей, которые он пытался привести в порядок. Соколовский, помня случившееся с его другом, боится любить, потому что… любовь способна причинить боль. А значит, он, Дмитрий Олегович Бикбаев, должен его переубедить в этом. Согреть своей любовью, приголубить, заставить купаться в ней с ног до головы. И тогда… Сегодня они сделали огромный шаг навстречу друг другу, раскрыли души, выуживая глубоко изнутри свои переживания и проблемы. Его мальчику пришлось настрадаться в этой жизни, а значит, в руках Димы – хрупкое, очень ранимое сердечко, которое наконец сняло с себя грубый, стальной колпак. Он должен не допустить его возврата, и он сделает всё, чтобы заслужить любовь Влада и счастье для себя…
-Глупый, - Соколовский нежно провёл пальцами по волосам парня, приглаживая. Они впервые будут вместе… спать. Именно спать, наслаждаясь тем, что рядом. – Ты меня не стесняешь, а даже наоборот. Меня давно никто не грел в постели…
Бикбаев уже мирно сопел носом, ровно ни слова не слыша из того, что говорил ему сейчас Соколовский. И тот лишь запредельно счастливо улыбнулся, прошептав ему куда-то в макушку:
-Спокойной ночи, мой хороший… - даже не задумываясь над значением слова «мой». Просто потому, что так правильно…
Автор: Снусмумрик
Бета: _ciella_
Пейринг: Влад/Дима, Даня/Дима
Жанр: romance, angst, fluff
Рейтинг: NC-17 (графика)
Размер: макси
Статус: в процессе
Предупреждения: нецензурная лексика, AU, OOC
читать дальше42.
Ужин, как не постеснялся заявить Дима Владу, был просто великолепным. Превосходная паста, аппетитная курица с золотистой корочкой и не менее вкусный салат, названия которого он не знал, с трудом поместились в изголодавшемся желудке, видавшем за сегодня только чай. Соколовский просто умопомрачительно готовил - Бикбаев не мог этого не признать. Влад вообще открылся сегодня для него с совершенно незнакомой стороны – тёплый, спокойный, как море в штиль. Но тем не менее он так же шутил, сверкал остроумием и был тоже собой.
А ещё Диму поразила обстановка в квартире, особенно спальня, где они, собственно, сейчас и сидели, устроившись на подушках около низенького столика. Преобладают белый и пастельный тона, с редкими яркими вкраплениями вроде зелёного бра на стене и точно такого же цвета люстры и ночнике у кровати. Белый ворс ковра мягко стелился под ногами, приятно щекоча голые пятки, а спина упиралась на такое же белоснежное кресло, видимо, очень удобное. А вот раскиданные, где только можно, мягкие игрушки просто повергли Бикбаева в шок.
-Подарки от поклонниц, - пояснил Влад, улыбаясь. - В своё время я исколесил пол-России вместе с одним танцевальным шоу. Это было золотое время…
Вторая комната, в которую Дима не смог не заглянуть, служила, очевидно, гостиной. Она была логическим продолжением белых кухни и спальни – в ней также преобладали светлые оттенки, но обои с огромными ярко-красными маками выделяли её среди всех остальных комнат. Здесь также были раскиданы плюшевые звери – на спинке дивана, креслах, возле относительно небольшого плазменного телевизора и даже на колонках музыкального центра. И кожу ног приятно согревал такой же мягкий ворс ковра, теперь уже светло-красного. Во всём интерьере никак не угадывался тот Влад, которого Дима знал ранее – циничный, холодный и «идущий по головам». Похоже, Игорь был прав в своих умозаключениях.
-Ну, что, не передумал ещё перекинуться со мной в «дурака»? – Соколовский вырвал Бикбаева из глубоких мыслей. – Правда, как геймер я – ноль полнейший, но, может, как-нибудь удастся выкрутиться.
-Не передумал, - улыбнулся Дима, отщипывая маленькую виноградинку. В животе ощущалась приятная заполненность, и не привычными магазинными пельменями, а вкуснейшей едой. – Я сам не ахти какой игрок, но тоже постараюсь выиграть.
Тарелки были беспощадно сдвинуты на самый край, а их место заняли пластиковые карты. Новые, они даже были сложены в колоду по порядку – а раз они не используются, что они вообще делают в этом доме? Но времени думать о пустяках не было, поскольку его ожидали сданные шесть карт. Шестёрка, девятка, валет, дама и два козыря. Для начала неплохо.
-У меня семь, - Соколовский «засветил» наименьший козырь, делая первый ход. – Сдавайся.
-Только не в начале игры, - Бикбаев отразил загоревшуюся на его губах улыбку и отбил. – К тому же, сдаваться будешь ты.
-Я никогда в этой жизни ещё никому не сдавался. И ты – не исключение.
Ход за ходом, начинающий с каждой секундой разыгрываться не на шутку азарт, хлопок одной карты рубашкой о другую и громкий возглас победителя.
-И две шестёрки на погоны! – захихикал Влад, опрокидывая в себя очередной стакан апельсинового сока. – Я ещё на что-то гожусь.
-Ладно, задавай свой вопрос, - улыбнулся Дима, привычно за этот вечер строя глазки. Наверняка спросит о чём-то пошлом. Но нет.
-Не жалеешь, что связался со мной? – сумасшедший контраст между игриво горящими ярко-синими глазами и серьёзным голосом. Соколовский будто задержал дыхание, ожидая ответа.
-Нет, - таким же серьёзным тоном вторил ему Бикбаев, закусывая губу. – Я благодарен тебе. За всё.
-Я убил в тебе наивного мальчика, Дим, - Влад не спускал с собеседника пристального взгляда. Сам он иногда жалел, что вторгся в жизнь этого невинного существа, в корне изменив его. Дима стал твёрже, это да, но твёрдость держалась в нём на подмостках зарождающегося цинизма. – А ещё я лишил тебя гордости. По идее ты должен меня ненавидеть.
-Ты снял с меня розовые очки, Влад, - парировал Бикбаев, прикусывая на языке готовую сорваться фразу. «Я должен тебя ненавидеть, но люблю. Вот такой парадокс». – И за это я тебе очень признателен.
-Зачем ты вообще приехал в Москву? Я понимаю, ты талантлив, приехал покорять столицу своими незаурядными актёрскими способностями, но всё-таки? Дело только в этом?
-Нет, - тяжело вздохнул Дима, теребя шрамик на губе – вечное воспоминание о том, из-за кого он здесь, за тысячи километров от дома. – Я был совсем маленьким, когда мама с папой развелись. Я не знаю причин, просто папы в моей жизни больше не стало. Зато появился отчим – мне тогда шесть исполнилось. Сначала я был ему рад – наконец-то я обрёл «отца». Я даже был готов называть его папой, но тут объявился биологический отец. Заявил на меня свои права, извинялся, раскаивался… В общем, я был готов уехать с ним в Питер, где он тогда жил, но мама, естественно, не разрешила, прогнав отца куда подальше. Масла в огонь отчим подлил, ещё и ударив его на моих глазах. И я его возненавидел тогда, веришь? Конечно, при маме я не подавал виду, она же не виновата в том, что любит этого человека… Сердцу не прикажешь. Потом родился Ник – Никита, мой сводный брат. Мама буквально порхала около него, отчим тоже был счастлив, что у него появился родной сын, и я стал чувствовать себя лишним в семье. Записался в местный театральный кружок во Дворце культуры и пропадал там всё свободное от учёбы время, а затем ещё на вокал начал ходить. Делал какие-то успехи вроде (так говорили преподаватели), но ни мать, ни тем более отчим на концерты приходить не удосуживались. Зато мама вся горела счастьем, когда меня хвалили учителя на родительских собраниях, ну или просто на улице, - Бикбаев усмехнулся, смачивая пересохшее горло глотком кисловатого сока. Свежевыжатый, однозначно. – Так что не скажу, что моё детство было счастливым. Единственным утешением было творчество и маленький братик – с ним были с самого его рождения очень близки. А потом, в подростковом возрасте, я влюбился в девочку – Настю, она пела в нашем вокальном кружке. Нас как-то поставили в дуэт, и мы с ней выиграли городской конкурс. Совместные репетиции, постановки, потом ещё две главные роли в школьном спектакле… Ну а потом робкие поцелуи, конфеты, букеты и всё такое прочее. Её родители очень «прессовали», боялись даже на пять минут выпустить, поэтому приходилось скрываться. Сладости, которые я ей дарил, мы съедали вместе тут же, а цветы она отдавала подругам. Потом был одиннадцатый класс, море возможностей, желание стать известными артистами… В общем, мы решили ехать покорять столицу. Только ни её родители, ни мои нам не позволили. Настя была настроена серьёзно – вплоть до побега, я же не мог похвастать такой решительностью. И, наверное, гнил бы сейчас над унылой работой юриста – такую перспективу видели мама с отчимом – если бы не случай. Как-то мама уехала на пару дней по работе, а Ник гулял во дворе. Я пришёл домой из школы – сдал выпускной экзамен по математике. Только не на «пять», а на «четвёрку», похерив тем самым золотую медаль. Отчим очень разозлился, кричал, что, мол, с такими успехами мне на юрфак не поступить… И я выпалил, что всё равно поеду в Москву, хотят они того с мамой или нет. Он тогда меня сильно избил, что я потерял сознание… Это всё видел десятилетний Никита, так невовремя вернувшийся с улицы. Этот шрам, - Дима приставил палец к нижней губе, - результат того, что тогда случилось. Маме же сказали, что это дело рук хулиганов, пытавшихся отнять у меня деньги и телефон. Мы все молчали ради мамы, но тогда я уже знал, что, как выйду с больницы, дома больше не останусь. Ник помог мне снять с моей карточки деньги (достались от внезапно умершего отца в наследство), принёс все необходимые документы и даже купил билеты на самолёт – мне и Насте. Я оставил записку прямо на больничной койке, что больше так не могу и уезжаю. Так мы и оказались в Москве…
Влад слушал рассказчика очень внимательно, боясь малейшим жестом или вздохом прервать его. Многое в жизни Димы объясняло его страхи, склонность к рефлексии и затравленные глаза, которые он помнил с момента их первой встречи. И теперь хотелось крепко обнять его, извиняясь за невольно причинённую боль от воспоминаний. Но было видно – Бикбаев давно ни с кем не делился сокровенным, и теперь слова просто лились из него, спеша быть услышанными.
-А как же мама? Неужели она так ничего и не поняла?..
-Наверное, нет. Она редко интересовалась моими проблемами, кроме как «что получил в школе?» и «кушал ли ты сегодня?» - вся материнская ласка и забота адресовалась Нику. Но ты знаешь, когда наш самолёт совершил посадку в Домодедово, первой моей мыслью было позвонить маме. И я нашёл таксофон, набрал наш домашний, но… На меня обрушились лишь упрёки и заверенья, что я ничего не добьюсь и всё равно вернусь домой. Больше за все эти шесть с половиной лет моего пребывания в столице я ей не звонил. Теперь ты понимаешь, почему я попросил о псевдониме? Мне интересно… узнают они меня, или нет. И я бы многое отдал за то, чтобы посмотреть на их лица во время просмотра фильма… Но… увы, этому не суждено будет сбыться. Единственное, о чём я жалею, - что вместе с равнодушной матерью я потерял брата. Но… переживу. Не зря же я – «гора», «великий, могущественный камень» - это означает моя вторая «фамилия». Так переводится «Берг» с немецкого… Я сильный, и я справлюсь.
-А как же Настя? Вы долго пробыли вместе?
-До этого марта, - Дима усмехнулся, выбрасывая из головы вставший образ красивой блондинки с серыми глазами и ярко накрашенными губами. – Мы вместе преодолели многое… Сначала все ноги оббили в поисках подходящей съёмной квартиры недалеко от метро, потом поступление… Я прошёл на актёрский, а она – нет. Пошла работать официанткой, вскоре к ней присоединился и я. Правда, ей потом предложили должность администратора в одном из заведений общепита, а я так и остался подносы разносить по ночам, умудряясь на следующий день не засыпать на лекциях. Сложно было, едва сводили концы с концами - оплатив квартиру, с натяжкой на еду хватало, а ещё нужно было что-то из шмотья прикупить, а Настя – из семьи небедной, и любила красиво одеваться… Но потом как-то мне нереально подфартило: на показе курсовых проектов присутствовал Проханов. Так я и стал «лунатиком» в начале третьего курса. Завелись деньги, Настя наконец поступила, хоть и пришлось дать взятку. Я окончил ГИТИС с красным дипломом, только, кажется, жизни начал радоваться… и театр лишился своих основных спонсоров. Кое-какое финансирование, конечно, было, но его катастрофически не хватало даже на зарплату актёрам и работникам театра. Многие поуходили, естественно, ни о каких спектаклях без исполнителей ролей речи быть не могло. В общем, так я остался безработным. Настя поддерживала, как могла, уговаривала меня не сдаваться и пробоваться в другие театры, на кастинги ходить. Но… нигде мальчик без денег и связей не был нужен. Тем временем мою Настю заприметили в универе (она с детства просто превосходно танцевала) и позвали в какой-то коллектив на подтанцовку. Там она до неузнаваемости изменилась, стала требовать от меня золотые горы и всё такое… А я в то время в кафешке снова официантом на жизнь зарабатывал. В общем, она нашла себе богатенького «папика» и ушла от меня, обозвав ничтожеством и неудачником. Я и сам себя тогда таким ощущал. Тогда я впервые пожалел, что приехал в Москву – всё-таки быть юристом в маленьком городке, заручившись поддержкой отчима (он тоже юрист - нотариус, и у него своя контора), было бы стабильнее, и я бы жил, ни в чём себе не отказывая. Уже даже почти решился вернуться домой… Признаться, что был не прав, что поверил в сказку, сказать, что очень каюсь и чувствую свою вину перед ними… В конце концов, это была бы ещё одна роль Дмитрия Берга. И тут в моей жизни появился ты. Сначала я был против – и ты должен меня понять. Я никогда никому не продавался, считая себя очень гордым и самодостаточным, чтобы добиться всего самому. Но тот дурацкий случай в кафе… обломал мои крылья. Да и какая разница, перед кем унижаться – перед тобой или перед отчимом, а перед тобой даже не так стыдно… А ты ещё говоришь, что убил во мне наивного мальчика. Рано или поздно со мной бы всё равно это сделали, так лучше сразу и не так болезненно. Тем более с такой дозой удовольствия… - Бикбаев ловко стрельнул глазами, строя глазки Владу. В горле пересохло от долгого рассказа, и он взял аппетитное с красным бочком яблоко, откусывая сразу немаленький кусок. Спустя секунду к растерзанию кисло-сладкого фрукта присоединились и зубки Соколовского, откусывая с другой стороны и придерживая яблоко подбородком. Интересная игра – держать исключительно зубами и всеми возможными частями лица (пальцы уже оказались переплетёнными с пальцами Влада), стараясь не уронить. Но всё же, когда Дима попытался побольше откусить, яблоко выпало и покатилось куда-то под стол.
-Новое возьмём, - весело засмеялся Соколовский, смотря на парня напротив как-то… ласково, что ли? Так смотрят на тех, кого пускай не любят, но считают больше, чем другом, точно.
Но Бикбаев в ответ только фыркнул, закатив глаза.
-А это так и будет на полу валяться? С твоими буржуйскими белыми коврами я невольно сочувствую твоей домработнице, которой приходится всё это убирать, - он наклонился, не отрывая ног от подушки, и, словно кошка, прогнулся в спине, пытаясь достать упавшее яблоко. Выгнулся дугой под немыслимым углом и улыбнулся, выудив заветный огрызок.
-А ты гибкий, - Влад с восхищением залюбовался на Димину грацию пантеры, не удержавшись, чтобы не погладить выпирающую на бедре косточку. И с каких вообще пор Бикбаев стал носить такие откровенно блядские джинсы?.. И когда он успел переодеться?
-Забыл сказать, я ещё гимнастикой в детстве занимался немного, - пожал плечами Бикбаев, усаживаясь снова на подушке. – А во времена учёбы в ГИТИСе – немного стрип-пластикой, - слегка прикусить губу, посылая Соколовскому томный взгляд. Где-то внутри просыпалось желание, и он еле сдерживал свои порывы усесться Владу на коленки. – Правда, немного, буквально пару месяцев… Но всё до сих пор очень хорошо помню.
-Ну, я уже понял, что ты просто идеальный любовник, - улыбнулся тот, отщипывая от грозди маленькую виноградинку. – Хотя это слово не очень уместно, я вообще стараюсь его избегать в своём лексиконе, - пальцы покрутили ягодку и ласково, мягко сунули в рот Диме, не преминув возможности погладить пухлые губы.
-Почему? – Бикбаев с причмоком принял виноградину в рот, немного юркнув кончиком языка вдоль подушечек пальцев. Сладко…
-В виду корня этого самого слова, - пожал плечами Влад, продолжая кормить парня и придвинув свою подушку поближе к нему. – Любовник – это тот, с кем у тебя любовь. А таких людей в моей жизни ещё не встречалось… Так что сексуальный партнёр, и только.
-И никогда не возникало желание по-настоящему полюбить? Ну, или хотя бы влюбиться ненадолго? – Дима аж губы сомкнул, переставая есть. Когда ещё выдастся такая уникальная возможность поговорить с ним на такую личную тему? Они, не стесняясь, обсуждали тему секса, но вот о любви говорить боялись.
-Любовь никогда не придёт, если я её захочу, - усмехнулся Соколовский, отправляя отвергнутую Бикбаевым ягоду себе в рот. – Её Величество пожалует ко мне лишь тогда, когда сама пожелает этого. Пожалует-пожелает, блин, - качнул головой он в ответ на получившийся каламбур. – Да и не факт, что я заслужил эту самую любовь… Она вряд ли придёт к тому, кто в неё не верит, а если и придёт – то для того лишь, чтобы уничтожить и отомстить.
Бикбаев привычно закусил шрам на губе, крепче сжимая в руках стакан с соком. Бедный мальчик, его циничная маска настолько приросла к душе, что отодрать её, не оставив рубцов, не получится. Но рано хоронить себя – со временем глубочайшие раны затягиваются.
-Любовь приходит для того, чтобы излечить душу, Влад, - грустно улыбнулся он, шмыгая носом. Хотя… не в случае самого Димы. – И это любовь-лекарство. Правда, она не такая прочная, как хотелось бы: едва исцелив «пациента», она растворяется, готовя ложе для другой любви, настоящей. И эта любовь-болезнь, любовь-одержимость, любовь-сумасшествие. Когда жить не можешь без любимого человека, когда нуждаешься в нём, как в глотке воздуха и капле воды, когда тихо умираешь без него… Раньше я не понимал этого, едва ли не проклиная Настю за её измену и предательство. Но сейчас… благодарен ей. За то, что вылечила меня в тот момент, когда я уже готов был разочароваться в жизни, в любви. Когда слушал, как она разговаривает со своими родными, которые всё же простили ей этот тайный побег, в надежде, что мама или брат спрашивали про меня, просили их узнать мой номер или ещё что-нибудь в этом роде… И в моменты наибольшего отчаяния она была рядом.
-Ты любил, Дим, - Соколовский внимательно слушал собеседника, мрачнея с каждым словом. Сердце натужно сжималось, а он с силой заставлял его заткнуться. – Любил ведь?
-Любил, - Бикбаев повёл плечами, словно стягивая с себя невидимое покрывало воспоминаний. – Настю. И сейчас люблю… тоже.
И Дима утопил последнюю каплю прошлого в остатках апельсинового сока, не видя, как судорожно пальцы Влада сжали салфетку, разрывая её на части. Ему было и невдомёк, как на самом деле понял тот его последнюю реплику. И что «сейчас люблю» адресовалось абсолютно не давно забытой Насте…
43.
Соколовский стоял, оперевшись на раковину в ванной, и смотрел на своё отражение в зеркале. Пустые глаза, сжатые в тонкую полоску губы, пальцы, сверкающие белыми костяшками… Что это? Ревность? Злость? Обида? Или всё вместе взятое? Как он только может спустя столько времени думать о ней? Хотя сам виноват, что спросил, растормошил прошлое, вытащил, будто клещами, полузабытые воспоминания. Да нет, Дима, небось, каждый день возвращается своими мыслями к той самой танцовщице Насте.
-Сука, - сквозь зубы процедил он, смывая с лица столь ненавистные ему эмоции. Куда проще быть циничной сволочью, холодным и пустым, закрывшись в своём мирке, словно в броне. А сейчас он напоминает черепашку без панциря, пытающуюся спасти своё мягкотелую тушку. Ну, уж нет. Хватит слабости…
В комнату он вернулся уже улыбчивым, лучезарным мальчишкой – всё же бездушная маска была откинута в сторону и сменена на детско-непосредственную. Присел обратно на подушку, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и слегка склонил голову, улыбаясь.
-Мы совсем забыли про игру, - кивнул он на раскиданные рубашкой вверх карты и сложил колоду, тщательно перетасовав. Только начал раздавать, но рука вдруг резко остановилась, остановленная нежными пальцами Бикбаева.
-Мы можем поговорить с тобой, и не задействуя всякие игры, - отразил он улыбку Влада и мягко отобрал карты, кинув их куда-то на кресло. – Я тебе фактически всю свою биографию выложил, теперь мне интересно узнать и о тебе.
-Спрашивай, - пожал плечами Соколовский, безвольно опуская руки вдоль тела и укладывая ладони себе на колени. – Вокруг моей персоны нередко ходят разные сплетни, и будет лучше, если я тебе расскажу всё сам, чем тебе поведают злые языки или ты решишь додумать что-либо. Я постараюсь ответить на все твои вопросы.
-Почему парни, Влад? – Дима и сам не заметил, как задал именно тот вопрос, который задавать не хотел. Почему? Да просто не решался.
Соколовский засмеялся, тут же теряя облик невинного ребёнка и вновь превращаясь в рассудительного, ироничного циника. Этот вопрос его позабавил.
-Это выгоднее и практичнее, Дима. Никаких тебе ПМС, «милый, не сегодня, а то у меня болит голова», «Владик, купи мне это розовенькое платьице» и так далее. А ещё противного вкуса помады на губах после поцелуя, - усмехнулся он, прижимаясь затылком к мягкому сидению кресла. – Нет, я был с девушками, если тебя это интересует, - Соколовский засмеялся, выпрямляясь. Нашёл время и место слабости свои демонстрировать. – А дебют состоялся в тринадцать лет. Правда, мне с парнями понравилось больше – в пятнадцать. Да и у меня свои счёты с женской расой как таковой. По крайней мере, добра я от них точно не видел.
-А как же мама? – на грани слышимости спросил Бикбаев, боясь даже вздохнуть. Боясь спугнуть. – Я слышал, она умерла… Прости, если тебе больно об этом говорить, - не отвечай.
-Больно, - Соколовский ухмыльнулся, резко твердея взглядом. Синие глаза превратились в иней. – Больно было раньше, в детстве. А сейчас… никак. Я не могу называть мамой женщину, которая меня лишь родила. А потом ещё и хотела заработать на мне.
-Она же тебе жизнь подарила… - рассеянно пробормотал Дима, смотря широко распахнутыми глазами на рассказчика. Пусть он тоже свою мать подарком не считал, но… любил же. И очень скучал.
-Я должен быть ей за это благодарен? – Влад сдвинул брови вверх. – Её за это достаточно отблагодарил папа, я считаю. Пусть цинично, но… Я не был запланированным ребёнком, о котором мечтали любящие друг друга мужчина и женщина. Двадцать лет назад папа сошёлся с Игорем, но вначале отношения у них, мягко говоря, не складывались. Они часто ругались, кричали, грозились расстаться навсегда… И после очередной такой ссоры отец развернулся и ушёл. Снял по пути одну девицу, трахнул её, уняв свою злость и выпустив себя, а вот про резинку в порыве гнева и страсти забыл, - Соколовский усмехнулся, пряча в глазах боль. Рассказ давался легко, без запинок, но вот в груди что-то клокотало. – А девочка не растерялась, когда узнала, что беременна, тут же к папе побежала с угрозой, что оставит ребёнка и подаст на него в суд на алименты. А если сильно выкаблучиваться будет, то и заяву в ментуру накатает за якобы изнасилование. Только вот отец сразу не повёлся – мало ли, сколько у шлюхи на трассе незащищённых партнёров было. Потребовал экспертизу на отцовство, хоть и это рискованная процедура во время беременности. А, узнав, что это его ребёнок, обрадовался несказанно. И Игорь тоже, мало того, что простил измену, так ещё и лично уговорил отца принять сына… И девица быстро приспособилась - начала шантажировать папу уже тем, что сделает аборт, избавится от меня. Он ей заплатил – много заплатил, лишь бы она не натворила глупостей. Деньги любого заманят, а большие деньги – так тем более. Когда я родился, отец дал ей ещё больше, лишь бы она не заявляла на меня никаких прав. Только вот официально материнских прав её никто не лишал, да и, собственно, оно и не нужно никому было. «Мамочка» свои money получила и на Канары укатила, прихватив с собой хахаля своего. А через пять лет деньги закончились… И она вспомнила, что у неё, оказывается, в России сын есть!
Бикбаев, старающийся ни одного слова не упустить из услышанного, поспешил налить ещё сока и протянуть его Владу, давая передышку и ему, и себе. Он мог многого ожидать, но такого… А он свою маму равнодушной считал…
Соколовский благодарно принял из рук Димы стакан и жадно прижался к оранжевому напитку, не обращая внимания на стекающие по подбородку капли. Горло пересохло, а голос всё больше напоминал старческий хрип.
-Она приехала, нашла отца, снова начала его шантажировать… - продолжил он, предварительно откашлявшись. В глазах уже не читалась та тоска, что горела в них минутой ранее. – Говорила, что отсудит меня, заберёт с собой и видеться разрешит только за определённую сумму. Папа ей не верил поначалу – на что, кроме шуточных угроз, способна заправская проститутка? Только вот ухажёр её на бандитизме собаку съел. Они забрали меня, когда я гулял у нас во дворе… - голос Влада снова дрогнул. – Увидел маленького беленького котёнка и пошёл за ним, забыв обо всём на свете. Знаешь, я тогда совсем крошечный был, пять лет всего, но помню всё так, будто это было совсем недавно. И глаза того мужика, чёрные, злые, я помню до сих пор… Он грубо кинул меня в машину, на заднее сидение, а впереди довольно смеялась ярко накрашенная блондинка с пирсингом в носу – её лицо тоже запечатлелось в моей памяти навсегда. Мне было очень страшно, и я плакал, а та стерва всё приговаривала, что она – моя «мама», и не сделает мне ничего плохого, если я буду вести себя хорошо. Что было дальше, я не знаю, помню только, как джип резко крутануло и сбросило в кювет, а я сильно ударился головой о сидение. Отделался сотрясением мозга и парой царапин. Вскоре меня вытащили папа с Игорем, а вот той парочке повезло меньше – они разбились насмерть. После этого случая меня и увезли в Америку – сменить обстановку, да и дедушка давно хотел меня увидеть. Он – учёный-народовед, изучал обычаи и традиции мелких народностей Союза, часто отстаивая их самобытность и, как минимум, автономию. Естественно, его объявили диссидентом, за ним следили КГБшники, цензура не пропускала в печать его книги… И в итоге в семидесятых он эмигрировал в Штаты, в Лос-Анджелес. И даже после окончания «совкового» правления его не оправдали, как многих его собратьев. И его научные достижения до сих пор в России не признаются почему-то… Ну, в общем, я не об этом. После случившегося я долго приходил в себя, по ночам меня мучили кошмары, в точности повторяя случившееся тогда и не давая возможности забыть об этом. К жизни меня возвращали лучшие «русско-американские» психологи, и в колледж я пошёл, в принципе, нормальным ребёнком. Единственное – машин боялся очень, а точнее, ездить в них. Я и во взрослой, так сказать, жизни долгое время опасался их… А ты мне говоришь после этого, что «мама подарила жизнь». Будет правильнее сказать, что она её продала. Только вот заигралась немного…
Дима, всё чаще забывавший дышать во время столь искреннего и устрашающего по своей сути рассказа, вплотную придвинулся к Владу, крепко обнимая его и смыкая пальцы в районе лопаток. Он и предположить не мог, что судьба бывает настолько жестока к пятилетнему ребёнку. И теперь совсем неудивительно, что он скрывается от боли за холодной маской, боясь снова впустить в свой мир негатив и страх. Сейчас он, как никогда, напоминал голубоглазого ангелочка, каким показался в самом начале их знакомства. И впервые проснулось желание его приласкать, успокоить, пожалеть, нежа в своих объятиях. Сцеловать горечь с полуопущенных уголков любимых губ, вырвать с корнем поселившуюся в душе боль, вытащить её наружу и на освободившееся место поселить любовь и радость. И Бикбаев даже опомниться не успел, как подчинился своему желанию, нежно лаская губы Соколовского и размыкая их. Язык ласково нырнул внутрь, погладил нёбо и доступную часть щеки, пухлые губы же с незыблемой нежностью изучали Владовы. Это был их первый настоящий поцелуй – не ради секса, не ради самоутверждения, а лишь во имя того, чтобы приголубить и утешить. Дима любил Влада губами – и получал ответ в виде его податливости, покорности и судорожно сцепившимися пальцами на хрупких Диминых плечах. Взрослый ребёнок – наконец-то он был собой…
-Прости, что вынудил тебя снова вспомнить всё это, - прошептал Бикбаев, разрывая поцелуй. На душе было гадко.
-Мне нужно было кому-то рассказать, - глаза Соколовского обрели непривычный лазурный оттенок и лихорадочно заблестели. – Я никому никогда не рассказывал об этом… А знаешь, и правда, стало легче, - вздохнул он, устраивая голову у Димы на плече. Кажется, впервые в жизни он чувствовал себя по-настоящему слабым и не стеснялся этого. Димка – очень добрый, умеющий сочувствовать и поддерживать, он поймёт. – Спасибо, что выслушал…
Бикбаев почти счастливо улыбнулся, утыкаясь носом в шелковистые, медового цвета волосы. Они пахли так приятно – оттенком ванили, и в них хотелось глубже зарываться, ощущая столь чудесный запах. Такой Влад заставлял сердце гулко стучать о рёбра, а душу – наполняться безудержным счастьем. Сегодня они стали намного ближе друг к другу, преодолев, как минимум, половину разделявшей их пропасти. И надежда с каждой секундой возгоралась всё ярче.
-Я рад, что стал первым твоим слушателем, - пальцы невольно легли на плечо, бездумно поглаживая и убаюкивая. – Мне можешь рассказывать всё, что угодно, я всегда тебя пойму и поддержу. И никогда не оттолкну.
-Ты спрашивал, почему парни? – Соколовский словно не слушал его, даже не пытаясь остановить рвущийся наружу поток речи. За столько времени молчания он обязан высказаться! – Так вот, если серьёзно… Во-первых, у меня с детства перед глазами был пример отцов. Да-да, именно так, потому что Игорь, хоть я и называю его по имени, стал моим крёстным, - по губам Влада скользнула невольная улыбка. – Я видел, что любовь не обязательно должна быть двуполой, а горящие блеском глаза папы и крёстного были мне очень дороги. И, знаешь, многие незнающие обвиняют их в том, что якобы бросили меня в детстве, сбагрив на плечи деду. Только вот они не бросали. Приезжали очень часто, на каникулах забирали с собой в Россию, чтобы не забывал родные корни… Я почти не испытывал нехватку родительской любви, потому что чувствовал её, даже несмотря на расстояния. Мне не претило то, что у меня нет матери – зато у меня были два самых лучших в мире отца. Во время отсутствия которых рядом был дедушка, которого я обожаю просто. Бабку свою я не знаю – она рано ушла от деда, так же посчитав его «неудачником», как и твоя Настя тебя. И вот – ещё две причины, почему к женщинам у меня врождённая неприязнь. Они – по своей природе меркантильные существа, держащиеся рядом с самцом только в его успешные времена. В этом не они виноваты даже, а природа, - Влад усмехнулся, сильнее приникая щекой к тёплому плечу. – Слабому полу свойственно по умолчанию быть рядом с сильным, а точнее – к самым сильным особям «сильного пола». Посмотри на животных – самцы силой доказывают своё право на самку. А у людей это в процессе эволюции немного преобразилось, но по сути своей осталось неизменным: теперь самка на своё усмотрение выбирает самого сильного самца. И, если ей показалось, что она ошиблась, идёт искать другого. А для мужчин характерно останавливать свой взгляд на более слабых особях – опять же в процессе эволюции они стали выбирать и среди своего же пола.
-И меня ты «выбрал», потому что я слабый? – Дима усмехнулся, но всё же не отстраняя Соколовского от себя. Всё просто, как дважды два.
-Нет, Дим, ты сильный… - вздохнул тот, словно чувствуя его напряжение и прижимаясь крепче. Не хватало ещё, чтобы мнительный Бикбаев обиделся, когда у них только начало что-то складываться. – Ты намного сильнее меня, например. Потому что я силён физически, а вот ты – душой. В тебе есть стержень, а во мне… их много, но ни один из них не принадлежит мне. Почему я «выбрал» тебя? Просто ты мне напомнил одного человека.
И дальше Влад продолжил свою пламенную речь, вытаскивая наружу так долго прятавшиеся в душе воспоминания. О которых он не решился рассказать самым близким людям – дедушке и «отцам»…
-В Америке мне, русскому мальчику, было непросто. Английский в свои-то шесть лет я знал совсем немного, в буквальном смысле алфавит и немного стандартных фраз вроде «How do you do?» или «My name is Vlad». Конечно, мне тут же наняли репетиторов, которые ходили попеременно с психологом, а ещё в Русском квартале существовала школа для русскоязычных детей с углубленным изучением английского хотя бы на разговорном уровне. И всё же через год я смог пойти в элитный колледж, но, разумеется, в силу понятных причин выдающимся учеником там не был. Я разговаривал с отчётливым акцентом, что нередко приводило к насмешкам моих одноклассников. И как-то в первом классе я даже подрался… - Соколовский невольно засмеялся, вспоминая свой внешний вид тогда. – Испачканная когда-то белая рубашка, порванные на колене брюки, взлохмаченные волосы, грязное лицо и разбитая губа… В общем, дедушка при виде меня чуть в обморок не упал, поил себя успокоительными каплями, представляешь? И как раз на выходные прилетел папа, он-то и показал мне пару приёмов самообороны. А потом даже записал в секцию бокса. И после этого капли пили мамы и папы посмевших поднять на меня руку пацанов. Первым я никогда в драку не лез, стараясь до последнего сдерживать свой пыл, но, если меня трогали, я просто свирепел. И тогда меня быстренько из бокса вытащили и записали на танцевальный кружок. Хореографии я отдался сполна, с душой – была возможность выплеснуть накопившуюся внутри печаль и злость, тоску и ярость. Ну а потом начался брейк-данс, и я просто с головой окунулся в танцы… Работали мы в парах – так появлялась возможность учиться поддержкам, прилагая к танцевальным па ещё и акробатические трюки. Так вот, моим напарником выдался Эрик Морган, белобрысый парень чуть старше меня, на полтора года всего. Он был мне больше, чем другом – мы проводили с ним всё свободное время, слушая треки Майкла Джексона и копируя его «лунную» походку, придумывая новые танцевальные па и вместе оттачивая свои умения в брейке. Собственно, он и стал моим первым парнем… в этом смысле. У Эрика и до меня были любовники, и все, кто как-то узнавал об этом, отворачивались от него. Разумеется, кроме меня. Я сам проявил желание переспать с ним, и это был единственный мой раз в роли пассива. Как это ни странно звучит – это был дружеский секс, ничего более. Если для кого-то секс – физическое проявление любви, то для нас это было физическое проявление дружбы. Только после этого Эрик, боясь причинять мне боль, сам лёг под меня, и с тех пор это было неизменным. А потом он влюбился… В девушку. Не скажу, что это не ударило по нашей дружбе, но всё-таки по большому счёту какая мне разница, с кем он, – лишь бы счастлив был. Между нами всякий секс прекратился, естественно. Но как-то его девчонка узнала о его давнишних предпочтениях (причём не со мной, как ни странно, а ещё более ранних) и стала инициаторшей их разрыва. Эрик очень переживал по этому поводу, забросил брейк, стал пить по-чёрному, даже попробовал наркоту… Я не знал, как вернуть друга, и все мои попытки образумить его заканчивались скандалами и криками. И как-то я не выдержал и сказал ему, что его Джейн уже с другим шуры-муры крутит, а про него забыла давным-давно. И это было моей роковой ошибкой, о которой я жалею до сих пор. Потому что после этого его нашли… повешенным, - лицо Влада исказила судорога боли, и Дима крепче прижал его к себе, пытаясь забрать хотя бы часть. – И рядом записка, что он никого не винит в случившемся. Вот только я себя виню… До сих пор… Я должен был ему помочь, вытащить из этого болота… - шею Бикбаева обожгло, и он отстранил от себя голову Соколовского, с ужасом смотря на стекающие по щекам слезинки. Влад… плачет. Его любимый, настоящий, такой искренний Владик… И Бикбаев прижал к себе как можно крепче содрогающееся в приступах плача тело, гладя по голове и безмолвно утешая. Просто своим присутствием и теплом. – Знаешь, как он меня называл? – когда, наконец, солёный поток слёз прекратился, продолжил тот. – Владиус… Ему почему-то с трудом давалось моё имя, и он часто неправильно его произносил. Хотя, казалось бы, что там сложного – Влад? А потом как-то мы с ним посмотрели один фильм-пародию про древних римлян-завоевателей. И вот одного из героев звали Владиус. И Эрику это понравилось, и с тех пор он звал меня только так, почему-то не испытывая трудностей в произношении…
Соколовский вскоре затих, выдавая своё присутствие в комнате лишь тихим шмыганьем носом. Его пальцы судорожно комкали хлопковую ткань рубашки, а голова покоилась на оказавшемся таким сильным плече. Он раньше и не знал, что Дима может быть таким тёплым – не страстно-горячим, как во время секса, а именно тёплым и уютным. Как солнышко.
-Знаешь, Дим, с тех пор я боюсь любви… И любых отношений в принципе… - тихо говорил он, прерывая водопад из слов лишь хлюпаньем носом. – А мне тогда всего пятнадцать было, когда это случилось… С половиной… Я увидел, что любовь – не как в сказках, со счастливым концом… Она может убивать. Мне пришлось закрыть сердце на замок, перебиваясь лишь мимолётным сексом со случайными партнёрами. А потом, после окончания колледжа, я вернулся в Москву – по большей степени оттого, что не мог находиться в городе, где случилась смерть моего «брата». Правда, снова столкнулся с языковыми проблемами. Дома с дедом, с отцами, разумеется, мы общались по-русски, но ведь это был не тот Russian, как здесь… И, как приехал, до конца не мог избавиться от обилия англо-американских словечек в речи. Даже сейчас проскакивает в словах, которые на инглише кажутся мне более яркими и точными. Хотел поступать на продюсерский, как папа, но он меня отговорил – попросил годик подождать, освоиться, в пусть родной, но не совсем знакомой стране. И за это время я успел многое попробовать – сняться в рекламе, а затем и в фильме под руководством Игоря. Мне нравился сам процесс, я тихо таял от того, что происходит – во время съёмок я мог любить, пусть и играя на самом деле… И тогда приоритеты сменились – захотелось стать режиссёром. И в ГИТИС на режиссёрский я поступил, вот на втором курсе сейчас, заочно. На дневное поступить не удалось, потому что меня позвали в танцевальное шоу, первое по своей сути в славянском мире. Я не смог отказаться – роль романтичного Грея просто пленила меня. Потом долго катался по России и ближнему зарубежью с гастролями, ужасно устал в результате… Слава и признание – это то, в чём я просто нуждался, но такой напряжённый график жизни выматывал. И я решил сделать передышку. Но полностью из светской тусовки не ушёл – стал помогать отцу с его «киношными» делами. Где-то помогала светлая юношеская улыбка, где-то приходилось быть жёстче, но в итоге благодаря мне папе удалось подписать множество важных контрактов и заполучить не одного талантливого актёра на съёмки. Да, с некоторыми из них я потом спал, некоторых просто соблазнял, но умел и от важных серьёзных взрослых дядечек добиться желаемого результата. Обольщение вперемешку с умением пригрозить – и так я подался в пиарщики. На самом деле, это круто. И как бы ты в тусовке, и в то же время вне её. А ещё в любое время я смогу вернуться – мне до сих пор поступают предложения сняться в большом кино. Только вот пока желания нет. И, знаешь, Игорь мне доверял при подборе актёров – многих из тех, кто играл в его картинах, привёл именно я. Но у меня всегда было негласное правило – никого не брать через постель, а обращать внимание исключительно на талант. И в первое время мне это удавалось. Пока я случайно в том сквере не увидел тебя… Боже, как же ты похож на Эрика, это просто непередаваемо. Только вот он был блондином, а ты тогда ещё – русоволосым. Сначала я даже подумал, что мне показалось – незадолго до того дня я навещал дедушку в Лос-Анджелесе и был на могиле друга. Ну, может, и галлюцинации на фоне пережитого тогда… Только вот наваждение не проходило, и было уже неприлично так пялиться на тебя – хоть ты, погружённый в свои мысли, этого и не видел. И я не нашёл ничего лучше, как подойти к тебе, придумать тот дурацкий повод с «сигаретой»… Только вот ты не курил – и уже этим ты отличался от Эрика. Вздох разочарования, но тут выясняется, что ты – актёр, и мне просто напрочь срывает крышу. И так же, как и ты, я сторонюсь своих принципов, предлагая тебе интим в обмен на роль. Но… я ни о чём не жалею, Дим. Во-первых, никто бы не смог сыграть эту роль лучше тебя, а во-вторых… В общем, неважно, - он грубо оборвал себя, резко отстраняясь от такого удобного плеча Димы. Хватит лирики.
-Нет, почему… Важно… - пролепетал Бикбаев, с сожалением провожая взглядом отлепляющуюся фигуру. Всё, Влад успокоился, а значит… Прикасаться к нему он больше не имеет права.
-Я боюсь подпустить, кого бы то ни было, слишком близко в свою жизнь до сих пор, - сухо сообщил тот, устраиваясь на своей подушке. – Потому что не хочу потом в отчаянии совать голову в петлю. Ты говоришь, любовь-лекарство? Только чаще вот она бывает в своей второй ипостаси – одержимости.
-Любая любовь – это прекрасно, - возразил Дима, опуская взгляд на узор на салфетке. – Просто иногда бывает, что она переселяется с сердца в мозг и сжимает его в тиски, вызывая сумасшествие и ужасные поступки… - он искренне надеялся, что Соколовский не поймёт тонкого намёка на своего друга, но вот, как всегда непредсказуемый, Влад перевёл тему разговора совершенно в другое русло.
-Ты думаешь, любовь живёт в сердце? – усмехнулся он, поднимая удивлённые глаза на собеседника. – Нет, она в мозгу и находится, если, конечно, существует. Мы любим кого-то до тех пор, пока помним его. Пока в памяти жив его образ. Как только этого человека не станет, нам некого будет любить. Так находятся силы пережить смерть близкого, потому что постепенно ты забываешь его, так же и вынести разрыв с любимым… Не зря слово «забыть» - синоним «разлюбить». Потому что мы любим мозгом. И памятью. Мы не можем любить того, кого не помним…
-Может быть, ты и прав, - Дима не стал спорить, боясь испортить и без того мрачное настроение Влада. Какая разница, чем любить – сердцем, мозгом, да хоть чем! – лишь бы эта любовь была искренняя. И всё же надежда на то, что Соколовский полюбит его, не угасала. – Скажи… ты тогда настоял, чтобы я перекрасился в блондина, из-за него, да? – вздохнул он, вспоминая своё первоначальное сопротивление изменению цвета волос. Красавцем себя Бикбаев никогда не считал, но всё же видел гармонию в сочетании русых прядей и зелёных глаз.
-Если только на чисто подсознательном уровне, - вздохнул Влад. – Вы похожи, но всё же очень разные. Практически во всём. У тебя очень красивый голос – чистый, звонкий, глубокий. А у него он был слегка прокуренный и хрипловатый. Но… в тебе я вижу тебя, а не его, если ты об этом.
Дима зевнул, не сразу успев прикрыть невольно открывающийся рот рукой. Всё-таки бессонная ночь плюс сумасшедший, наполненный событиями день и кишащий новыми открытиями вечер не прошли даром для уставшего организма. А Соколовский наверняка ожидает от него ещё одной страстной ночи…
-Похоже, утомил я тебя своим трёпом, - как-то странно ласково улыбнулся Влад, поднимаясь с пола и увлекая Бикбаева за собой. – Идём спать.
Кровать у Соколовского мягкая, удобная, с ортопедическим матрасом и шёлковым, нежным наощупь постельным. Какие-то до ужаса невзрачные, но очень милые мелкие цветочки. Дима не без удовольствия окунулся в морскую свежесть простыни и пододеяльника, носом зарываясь в подушку. Но его планы безжалостно нарушили, и уже спустя пару секунд его голова покоилась на сильном, но таком мягком и удобном плече Соколовского. Как всегда, от него пахло неизменным лаймом и жасмином. Любимый запах…
-Устраивайся поудобнее, - улыбнулся Влад, крепко прижимая Бикбаева к себе. И тот не преминул возможности крепко обнять его живот и уложить на нём руку.
-Надеюсь, я тебя не стесняю… - полусонно пробормотал Дима и прикрыл глаза.
В голове тут же возродился рой беспорядочных мыслей, которые он пытался привести в порядок. Соколовский, помня случившееся с его другом, боится любить, потому что… любовь способна причинить боль. А значит, он, Дмитрий Олегович Бикбаев, должен его переубедить в этом. Согреть своей любовью, приголубить, заставить купаться в ней с ног до головы. И тогда… Сегодня они сделали огромный шаг навстречу друг другу, раскрыли души, выуживая глубоко изнутри свои переживания и проблемы. Его мальчику пришлось настрадаться в этой жизни, а значит, в руках Димы – хрупкое, очень ранимое сердечко, которое наконец сняло с себя грубый, стальной колпак. Он должен не допустить его возврата, и он сделает всё, чтобы заслужить любовь Влада и счастье для себя…
-Глупый, - Соколовский нежно провёл пальцами по волосам парня, приглаживая. Они впервые будут вместе… спать. Именно спать, наслаждаясь тем, что рядом. – Ты меня не стесняешь, а даже наоборот. Меня давно никто не грел в постели…
Бикбаев уже мирно сопел носом, ровно ни слова не слыша из того, что говорил ему сейчас Соколовский. И тот лишь запредельно счастливо улыбнулся, прошептав ему куда-то в макушку:
-Спокойной ночи, мой хороший… - даже не задумываясь над значением слова «мой». Просто потому, что так правильно…
-
-
10.10.2012 в 13:56нет бы, уже признаться друг другу в вечной любви и так далее, чтобы я не нервничала и капли не пила
-
-
11.10.2012 в 10:05-
-
11.10.2012 в 10:45-
-
11.10.2012 в 10:48-
-
11.10.2012 в 10:59а капли заканчиваются уже
-
-
11.10.2012 в 11:14-
-
11.10.2012 в 11:17-
-
11.10.2012 в 11:44-
-
11.10.2012 в 17:23-
-
11.10.2012 в 17:26